Платформа профанации. Вадим Клювгант о том, как готовятся обвинения по сфабрикованным делам

12 ноября 2018


Само по себе превращение безналичных денег в наличные, как и уничтожение каких-либо документов преступлением не является и уголовной ответственности не влечет. И то и другое может быть способом совершения или сокрытия преступления, а может и не быть. И в первом случае надо потрудиться установить, описать и доказать все до единого признаки совершенного преступления
Неизвестно, все ли счастливые семьи похожи, но у тех, кому не повезло быть зачисленными по сфабрикованным уголовным делам в организованные преступные группы, действительно много общего. Это и понятно, ибо создаются такие преступные группы несчастливцев по одним и тем же лекалам, отработанным за последние 15 лет на множестве дел, начиная с дела ЮКОСа и включая другие, менее нашумевшие.

Эти лекала, соединенные вместе в нужной комбинации, образуют своего рода платформу обвинения, в основе которой – профанация. Сейчас очередное резонансное дело – в отношении автора и ключевых участников проекта «Платформа» (он же «Седьмая студия») – оказалось в суде и тем самым перешло в публичную фазу. Благодаря этому ключевые признаки универсальной профанационной платформы обвинения стали вполне наглядны и в нем.

Посмотрим, из каких элементов эта платформа обычно состоит.

Во-первых, «организованная группа» (ОГ). Это понятие введенно в закон для обозначения наиболее профессиональной формы преступного соучастия, свойственной организованной преступности. Основная черта ОГ – цель объединения соучастников: исключительно для совершения преступлений путем объединения усилий и распределения преступных ролей.

Так по закону. А по жизни теперь это может быть любая группа людей, которые что-то делали вместе: работали, инвестировали, создавали творческий продукт. Не важно что. Важно, что вместе. Или даже не вместе, но обвинение скажет, что вместе. Не важно и то, что объединила людей вовсе не преступная цель.

Обвинение, используя (или фабрикуя) наличие у группы людей какого-то общего дела, просто объявляет такую группу «организованной преступной» и декларирует, что ее участниками был разработан преступный план, для реализации которого они объединились и распределили преступные роли. При этом момент и место этого страшного сговора обычно объявляются «неустановленными» (догадайтесь почему), «преступный план» существует только в обвинительных фантазиях и иногда – в показаниях «особых свидетелей», о которых речь пойдет немного позже.

Такое сотворение «организованных преступных групп» очень удобно обвинительным властям. Оно позволяет им, во-первых, продемонстрировать свою удаль, разоблачая какое-то очередное проявление «законспирированной преступной деятельности». Во-вторых, оно позволяет предъявить преследуемым наиболее тяжкое обвинение, влекущее самое строгое наказание. В-третьих, конструкция «организованной группы» используется следствием для того, чтобы уклониться от доказывания индивидуальной вины в конкретных инкриминируемых деяниях.

Поскольку невозможно ни добросовестно описать, ни тем более доказать то, чего не было, по сфабрикованным делам вместо этого применяется шаблонный набор бессодержательных деклараций с явно выраженными негативными коннотациями. Например: «Реализуя преступный план, обеспечил организацию заключения договора». Звучит жутковато, но что это значит? Как поется в одной песенке: «Нет, все понятно, но что конкретно?» Какие конкретные действия инкриминируются человеку? Говоря еще проще: как именно он «обеспечил» эту самую «организацию заключения», каким способом, когда, где и что сделал?

Или – «дал (выполнял) указание». Все те же вопросы: когда, каким способом, кому, какими конкретно словами указание было отдано, кем и как получено, какими конкретными действиями исполнено? Из чего следует, чем подтверждается, что имярек все это сделал, причем именно так?

Вся фабула обвинения по таким делам состоит из подобного прибалтывания необъясненных и необъяснимых страшилок к каким-то эпизодам хозяйственной, управленческой или творческой деятельности, и картина жуткого преступления готова. А теперь попробуйте от такого обвинения защититься, если вам не только не доказали, но даже не сформулировали, в совершении какого именно преступного деяния вас обвиняют. Обязаны были сформулировать и разъяснить, но не сделали этого, потому что заранее знали, что не смогут.

Но это еще не вся платформа. Когда обвинение строится не от реального преступления, а подбирается к заранее назначенной жертве преследования, нужно назначить и «потерпевшего» и хоть как-то описать, в чем и как он «потерпел», какой понес ущерб и от чего. Сам такой «потерпевший» по понятным причинам этого сделать не может и узнает о своем горе только от обвинителей.

У них для таких целей тоже есть набор лекал, таких же «содержательных» и «основательных», как для организованной группы. Здесь в ход идут «завышенные» (или «заниженные», смотря что удобнее в конкретном случае) цены договоров, закупок, поставок, услуг.

При этом игнорируется, что договоры заключены добровольно, исполнены в соответствии с их условиями, никогда никем не оспаривались, недействительными сделками не признавались. Результат, предусмотренный договором и оплаченный приобретателем, получен, претензий к его содержанию, количеству и качеству нет. Все это, утверждают обвинители, «к уголовному делу не относится».

Еще в арсенале для таких целей есть «фиктивные собственники», «выведенные денежные средства» и много других подобных находок, настолько творческих, что их правовое значение никто из авторов до сих пор внятно не объяснил.

Присваиваются все эти «почетные звания» исключительно на основании революционного правосознания следователей и прокуроров, которым на взаимовыгодных условиях помогают «особые свидетели» и специально подобранные «эксперты», послушно придающие своими заключениями наукообразный вид обвинительным фантазиям, даже самым абсурдным.

Ну и, конечно, куда же без «обналиченных денежных средств, использованных по своему усмотрению». В чем именно заключалось это усмотрение, обычно тоже не говорится, а между тем главное именно здесь. Ведь если обналиченные деньги потрачены не на блага и радости жизни тратящего или его близких, а на реализацию проекта, на который они и были получены, и сделано это было не для того, чтобы к рукам обвиняемых что-то прилипло, а для преодоления бесконечных тупиков и нестыковок бизнес-процесса или творческого процесса, то это вовсе никакое не преступление.

Еще раз: само по себе превращение безналичных денег в наличные, как и само по себе уничтожение каких-либо документов преступлением не является и уголовной ответственности не влечет. И то и другое может быть способом совершения или сокрытия преступления, а может и не быть. И в первом случае надо потрудиться установить, описать и доказать все до единого признаки совершенного преступления.

Ясно, что это невозможно сделать по сфабрикованному делу, где нет ни преступного умысла, ни самого преступления, ни незаконного обогащения в результате его совершения. Поэтому конечная остановка – жупел: «Обналичивание и использование по своему усмотрению».

Теперь, наконец, про «особых свидетелей». Это тоже обязательный элемент профанационной платформы. В отсутствие реального преступления не может быть и его доказательств, каковыми по экономическим делам являются, прежде всего, документы. Значит, вместо них, помимо всякого доказательственного мусора, сшитого в тома для демонстрации объема и видимости большой работы, должны появиться «свидетели обвинения», рекрутированные из состава «организованной группы» или из ее ближайшего окружения.

Делается это методом кнута и пряника, шантажа и сладких обещаний, стравливания людей «верхнего» уровня с людьми уровня пониже, поиска обиженных, завидующих и жаждущих мести. Такая работа непременно и очень активно проводится по сфабрикованным делам и, как правило, дает результаты: «особые свидетели» появляются. Отличить их от просто свидетелей легко: у последних нет никакого собственного интереса в исходе дела, они сообщают то, что знают, и могут назвать источник своей осведомленности. А если не могут, так и говорят.

«Особые свидетели» потому и особые, что их судьба напрямую зависит от того, как они поддержат позицию обвинения. Иными словами, их заинтересованность в исходе дела, выгодном обвинению, очевидна. И поэтому они повторяют все вложенные им в уста обвинительные мантры из числа перечисленных, зачастую не будучи в состоянии ни конкретизировать их, ни указать источник своей осведомленности.

Но поскольку за неимением гербовой пишут на простой, в деле появляется следующий обвинительный вывод: «Виновность обвиняемых подтверждается показаниями свидетелей А и Б». Дальше излагается содержание показаний этих А и Б, удивительным образом по существу (а бывает и дословно) совпадающее с фабулой обвинения и чаще всего столь же декларативное и бессодержательное, как она. Бывают, правда, и более жесткие варианты, когда в уста таких свидетелей вкладывается прямая ложь.

Они ведь «особые» и ответственности за лжесвидетельство не подлежат, потому что в их отношении есть выделенное в отдельное производство дело, исход которого зависит от того, насколько хорошо они помогут «изобличить организованную группу». Одним словом, «особые свидетели» и «особый порядок» решения их судьбы.

Что же из этого следует? Разумеется, следует жить и продолжать работать. Странно было бы остановить все экономические или творческие процессы из-за угрозы фабрикации дел, но обязательно нужно проявлять осмотрительность и в случае любых сомнений прибегать к помощи профессионалов чем раньше, тем лучше. И во всех случаях – знать истинную цену профанационным обвинительным страшилкам и прибалтываниям, не повторяя их механически за авторами обвинения как нечто имеющее право на существование и заслуживающее серьезного отношения. Выиграть по правилам у того, кто ведет нечестную игру, невозможно, его можно только разоблачить.

Источник:

https://carnegie.ru/commentary/77691?fbclid=IwAR3EqAPDuY4Iz6GqUMEQOuDR3X6VLiNFDNGt2ZnnAAfGVqyM7c853s... 

Поделиться в социальных сетях

Хотите получать сообщения обо всех важных
новостях и событиях на нашем сайте?